Исчезновения детей и «коронавирусные» ограничения

Весной 2020 года общества во многих странах мира неожиданно оказались в новой реальности, подзабытой с конца XIX, а то и с XVIII века. Тотальные карантины, ограничения перемещений, «защита дыхания» и тому подобные меры, привычные для былых эпидемий чумы и оспы, были вновь «вытащены на поверхность» многими правительствами в связи с очередной формой респираторной инфекции, вызванной коронавирусом нового типа. В этих условиях серьезно поменялся быт детей и характер их времяпровождения – подразумевалось, что он должен был стать намного более «камерным» и замкнутым, а значит – исключить многие опасности, угрожавшие не только здоровью и даже не связанные с новым вирусом.

Логично ожидалось, что «затворничество» приведет к тому, что дети перестанут пропадать. Точнее, будут пропадать намного реже – и при этом их будет намного легче находить. Ведь карантинные (де-юре и де-факто) мероприятия означают намного более пустые улицы, на которых значительно проще заметить случайного человека. Однако… как минимум в России о принципиальном изменении динамики, судя по сообщениям из различных регионов, говорить не приходится – дети продолжили пропадать.

Каких-либо новых форм исчезновения детей, судя по имеющимся данным, «коронавирусные» обстоятельства не породили. Имели случаи уходы детей и подростков из дома, побеги из социальных учреждений, а также исчезновения детей на природе. Последнее, очевидно, было связано также с тем, что некоторые семьи выбирались «пережидать» ограничения в сельскую местность или отправляли детей к сельским родственникам. Особенно опасны такие исчезновения для детей дошкольного и младшего школьного возраста – так как маленький ребенок, тем более выросший в современном городе, оказывается совершенно не готов к тем вызовам, которые ему бросает природа.

Если анализировать именно исчезновения детей на природе, то сам характер их исчезновений наводит на мысль, что взрослые продолжают почему-то считать нахождение детей в сельской местности намного более безопасным, чем в городе. Скорее всего, это происходит потому, что, размышляя об опасностях для детей, взрослые в первую очередь думают об их похищениях. Логика в данном случае довольно незамысловата – в деревне людей значительно меньше и «все свои», а значит – похищать ребенка просто некому, и посторонний похититель сразу бросится в глаза. Значительно меньшей представляется многим взрослым и опасность «техногенной» проблемы – скажем, быть сбитым машиной. Ведь в деревне машин намного меньше, а подчас вообще нет оживленных дорог. Значит, думает «городской» взрослый, в деревне ребенку безопаснее.

Все это так. Однако «за скобкой» такой логики остаются опасности природные. Овраги, леса и особенно водоемы. Скорее всего, «городские» родители просто «забывают» об этих опасностях, так как не живут на природе – а дедушки и бабушки, выросшие в деревне и привычные к лесу и реке с малых лет, воспринимают знакомство ребенка с природой как само собой разумеющееся. А что, дескать, мы сызмальства стада пасли в одиночку – и ничего не случалось, даже еще пользу приносили. Да, только стада пасти доверяли все-таки детям постарше, и самое главное – опыт общения с природой тогдашний деревенский малыш приобретал, будучи с самого начала «погруженным» в «природное житие». И – о чем часто забывается – все-таки под присмотром родителей либо детей постарше, которые и на местности могли ориентироваться, и помощь оказать в случае чего. Мобильный телефон в такой ситуации оказывается плохой заменой, ибо он не способен оказать физическую помощь. А как средство связи он оказывается иногда бесполезен из-за слабого мобильного покрытия в отдельных местах на природе. Не говоря уже о том, что ребенок подчас не берет с собой мобильник, выходя на задворки к речке (особенно если речь идет о более крупном смартфоне). Да и звонить, когда тонешь, как-то проблематично.

Несколько иное отношение в сельской местности и к выходам ребенка из дома. В городской многоэтажке выход ребенка из квартиры – даже на лестницу —  обычно жестко контролируется родителями. В деревенском же доме постоянный выход из дома – это норма жизни. И хозяйственной, и «развлекательной» — если мы говорим об играх ребенка. И не всегда дворовая территория может быть отгорожена от выхода к водоему. Поэтому на выход ребенка из дома взрослые часто не обращают должного внимания – «ну вышел, и ладно – может, во двор пошел поиграть». А у ребенка может быть свой «исследовательский план» — ибо у малышей всегда есть тяга к познанию нового. И они еще не понимают, что новое подчас может таить в себе опасность для них.

Вопреки ожиданиям, из поисковых операций не были исключены волонтеры – несмотря на введенные ограничения на передвижения. Отчеты о поисках пропавших детей неизменно содержат информацию о весьма широком привлечении волонтеров, в том числе из соседних регионов и с собственной поисковой техникой. В некоторых случаях сообщалось о прибытии поисковиков даже из других областей, и не всегда соседних – и это несмотря на то, что некоторые области «закрывали» въезд и выезд подобно государствам. Однако, видимо, процесс физического участия волонтеров в поисках не всегда был радужным – иногда в социальных сетях появлялись сообщения об аннулировании волонтерам «цифровых пропусков» на передвижение там, где такие пропуска были введены. Впрочем, насколько можно судить сейчас, процесс вовлечения волонтеров в поиски все же носил централизованный характер – некоторые регионы вводили специальные «паспорта волонтера», которые являлись основанием для их перемещений к месту поисковых операций и обратно.

Следует ли ожидать некоего всплеска исчезновений детей по выходе российских регионов из «коронавирусных» ограничений? На этот счет существует две точки зрения. Сторонники одной из них полагают, что да – ибо дети окажутся «на полной свободе», тем более что это будет лето. Опираются они на то, что некоторое сокращение числа исчезновений детей в «период коронавируса» все же было. Вторая точка зрения строго противоположна и заключается в том, что какого-то резкого скачка ожидать не стоит – как не произошло и полного прекращения исчезновений детей с моментом ввода ограничений и пропусков. Какая из этих версий окажется правильной – как всегда, лучше всего покажет время…

Однако, несмотря на ограничения, Международный День пропавших детей все так же прошел 25 мая во многих странах. Правда, на этот раз почти все события носили виртуальный характер. Особенностью этого года, помимо перемещения всех событий в онлайн, стало широкое участие футбольных клубов. Футбольные клубы разных стран мира приняли участие в централизованной кампании Football Cares – она рассчитана на оповещение широких аудиторий об исчезновениях детей. Ведь футбольная аудитория очень велика, и вероятность, что кто-то увидит пропавшего ребенка или вспомнит что-то о нем благодаря плакату на сайте футбольного клуба, весьма повышается. В России «пионером» кампании стал московский «Спартак» — а также к ней присоединился Российский футбольный союз.

Поскольку во многих случаях исчезновений детей их так или иначе обнаруживают весьма быстро, подобные кампании часто используются для актуализации внимания к давно пропавшим детям. Тем, кого ищут уже два года, пять или десять лет. Практика показывает, что эти усилия отнюдь не бесполезны – и иногда удается воссоединить родителей и детей, пропавших даже двадцать лет назад. Если говорить о России, то один из самых известных случаев подобного – это кейс Юлии Моисеенко, пропавшей два десятка лет назад в Беларуси. Четырехлетняя девочка каким-то образом оказалась в российской Рязани, где нашла новую семью, выросла и сама стала мамой – и лишь спустя двадцать лет один ее знакомый решил попробовать «раскрыть тайну» своей подруги. Поскольку информация о пропаже ребенка двадцать лет назад по-прежнему поддерживалась в актуальном состоянии, знакомому удалось напасть на следы и сопоставить полученные сведения, после чего он связался с белорусскими милиционерами. Анализ ДНК показал, что молодая россиянка – это та самая девочка, которая давным-давно бесследно исчезла в белорусской электричке. Так девушка обрела родную семью, а ее родители – дочь. И задача информационных кампаний – сделать так, чтобы таких успешных случаев было как можно больше.