За последние как минимум два года в Сети не появилось каких-либо новых способов или платформ, революционно изменивших процесс подачи информации и коммуницирования в Сети. Не произошло и каких-либо столь же радикальных общественных изменений, смены сознания, этических ценностей. В связи с этим угрозы, связанные с использованием технологий информационного общества, принципиально остаются все те же. И эти угрозы по-прежнему направлены на репутацию и психологическое самочувствие ребенка, формирование и сохранение его ценностно-мировоззренческой шкалы, а также нанесение ему и его близким вреда в обычной жизни с подготовкой к этому через Интернет.
В первой группе традиционно наиболее значимыми угрозами являются угрозы, связанные с сексуальной эксплуатацией детей, и киберунижение. До сих пор приходится слышать ошибочное мнение, что детская порнография опасна в первую очередь тем, что дети ее увидят и у них сформируется мнение о допустимости половых отношений со взрослыми. Главная опасность детской порнографии не в этом – а в том, что распространение сцен сексуальной эксплуатации ребенка унижает его честь, достоинство и репутацию. Это, по сути, особая форма унижения ребенка, сопряженная с грубейшим вторжением в его интимную сферу – тем более когда речь идет об изнасиловании ребенка. Ресоциализация ребенка затруднена именно тем, что потенциально очень много посторонних людей ВИДЕЛО то, что произошло с ребенком, и ЗНАЕТ об этом. Именно поэтому столь актуальна задача скорейшего обнаружения и прекращения оборота такого контента.
Для киберунижения эти опасности характерны, что называется, «в чистом виде». Распространители контента со сценами унижения и насилия детей – в том числе сверстников – и не скрывают, что их целью является максимальное унижение жертвы. Как уже многократно говорилось, Интернет здесь служит лишь средством многократного усиления эффекта – если раньше о происшедшем знал лишь «ближний круг» агрессоров и жертвы, то теперь информация об этом выносится, по сути, на весь земной шар. И опасность найти того, кто ВИДЕЛ этот контент, даже в другой стране является, пожалуй, чуть ли не главным фактором, препятствующим нормальной реабилитационной работе и нормальной ресоциализации ребенка.
Вторая группа – «атакующая мировоззрение» — это контент, внушающий антисоциальные ценности, формирующий преступное поведение. «Классикой» этого контента является пропаганда «решения проблем» преступным, насильственным путем, контент, формирующий ксенофобские взгляды и собственно разжигающий расовую, национальную или религиозную вражду, пропаганда терроризма. Помимо чисто информационного воздействия, Интернет предоставляет и возможности для вербовки в преступные организации, а также для быстрой организации тех или иных преступных акций – например погромов. Сюда же в принципе относится и пронаркотический контент, то есть пропаганда потребления наркотиков и сайты, распространяющие наркотики – только тут, помимо мировоззрения, вред причиняется еще и физическому здоровью.
И третья группа, которую у нас зачастую вообще не воспринимают как Интернет-угрозу. Дело в том, что у нас по инерции по-прежнему воспринимают действия в Интернете как разновидность «сидения за телевизором» — как некий исключительно закрытый, приватный процесс, в котором задействованы исключительно знакомые люди. Да, монитор внешне похож на телевизор – но только внешне. Интернет – это не телевизор, это улица. И вести себя там надо именно как на улице – то есть исходить из того, что все вокруг незнакомы. Включая тех, кто «знаком» исключительно через Интернет и кого человек никогда не встречал «в реале». У нас же характерна очень широкая самопрезентация в Интернете, допуск в приватное пространство – начиная от явно секстинговых фото и кончая подробным «обзором» своей квартиры или дачи. Для приватного пространства это нормально, но Интернет-то таким пространством не является – даже «закрытая» страничка в соцсети! В результате подобное обращение с информацией провоцирует целый ряд угроз, из которых последующее киберунижение (кибертроллинг) – самая напрашивающаяся. Опытный преступник, работая с Вашей же информацией, способен дистанционно подготовить похищение ребенка или банальную кражу со взломом – потому что Вы его фактически сами к этому подготовили.
Недавняя Концепция информационной безопасности несовершеннолетних, подготовленная по заказу Роскомнадзора, направлена на решение проблем преимущественно со второй категорией информационных угроз – почти не затрагивая первую (чисто формально затрагивается детская порнография) и вообще не затрагивая третью. Это, видимо, было обусловлено тем, что Концепция рассматривалась как документ, комментирующий 436-й закон «О защите детей от информации, причиняющей вред их здоровью и развитию». При этом вопросы мировоззрения, ценностные ориентиры – это штука очень тонкая и очень субъективная. Идеальным было бы, если бы подготовленная на основе Концепции методика оценки информационной продукции позволила максимально устранить субъективизм из процесса оценки, оперировать максимально объективными категориями. Однако, к сожалению, из текста вопросов, предлагаемых эксперту, этого не следует – сохранено очень много понятий, не имеющих объективного определения или по которым отсутствует общественный консенсус. В ряде случаев к тому же использованы неудачные формулировки, которые при формально-догматическом подходе вызовут абсурдные решения – как вызывали и ранее, то есть со своей задачей устранить потенциальные шероховатости из процесса оценки контента Концепция с методиками, скорее всего, не справится. Вот, например, вопрос: «Создает ли информационный продукт неправильное представление о территории и границах России?» И представьте себе, что под оценку попала довольно известная песня группы «Любэ» со словами «Рассея, моя ты Рассея – от Волги и до Енисея»? Вроде бы вполне патриотическая песня, формирующая позитивное отношение к Родине, из-за поэтической конструкции попадет под возрастное ограничение? И, надо сказать, что таких формулировок в предлагаемых методиках весьма много… Буквально на днях, в конце прошлой недели, у нас проходил День Детского Интернета, и в его рамках проходила дискуссия с молодежью – обычными пользователями Сети. Так вот, в качестве основной претензии они назвали именно применение подобных критериев и определений, обозначив это как главный фактор недоверия к Интернет-политике государства. То есть проблема ГРАМОТНОЙ формализации защитных методов гораздо более актуальна, чем это может показаться.
Теперь немного практической информации. Основным производителям и распространителям противоправного контента в России в последние годы становится некомфортно – идет миграция такого контента в другие национальные юрисдикции, в первую очередь на Украину. Украинская проблема дошла до того, что ей серьезно обеспокоилась Международная ассоциация по борьбе с противоправным контентом INHOPE, и ищет пути решения этой проблемы. Другая проблема – определенная техническая эволюция распространителей противоправного контента, особенно детской порнографии и визуального контента как такового. Сейчас эта продукция начинает все больше распространяться через торренты. Мотивация понятна – дескать, при проактивном мониторинге с таким контентом столкнуться гораздо сложнее, и нельзя обратиться к хостинг-провайдеру для закрытия вполне определенного сайта с контентом. Но здесь злоумышленники не учитывают другой риск – гораздо легче выйти непосредственно на распространителей и накрыть всю их сеть. И никакие анонимайзеры и даже Tor тут не помогут. Практически все последние крупные трансграничные полицейские операции против детской порнографии связаны именно с торрент-сетями, давая десятки, а то и сотни, «железных» подозреваемых.
Альтернатива торрентам – это социальные сети. А для «пропагандного» контента – даже не альтернатива, а главная возможность его распространения, ибо нельзя вести широкую пропаганду в замкнутой группе. В практике российской «горячей линии» около 40% сообщений, связанных с распространением сцен сексуальной эксплуатации несовершеннолетних, приходятся на одну-единственную российскую социальную сеть, при этом на одном ее аккаунте могут присутствовать сотни фото и видео – был случай, когда их было больше тысячи. Всего на эту социальную сеть у нас могут приходиться до 800 сигналов в месяц только по этой категории. А вот по второй по «популярности» категории – «Киберунижение и физическое насилие над детьми» — соцсети являются чуть ли не главным источником, наряду с локальными форумами. Вот статистика буквально за один месяц по этим популярным категориям: 1463 сообщения о сценах сексуальной эксплуатации детей, 511 – по киберунижению. Правда, у этих категорий иная картина по подтверждаемости – если по киберунижению она доходит до 60%, то со сценами сексуальной эксплуатации детей все несколько сложнее – 30-35%, в отдельные месяцы до сорока. Связано это с тем, что российский закон (Уголовный кодекс) видит в качестве объекта преступного посягательства исключительно реального несовершеннолетнего. Роскомнадзор в своем сентябрьском приказе попытался ввести также «информацию, направленную на возбуждение сексуальных чувств к несовершеннолетним», однако федеральный закон содержит более узкую дефиницию – а именно он имеет приоритет.
Чего нам в настоящий момент не хватает? Не хватает оценки предлагаемого множества защитных механизмов на реальную применимость и адекватность его применения. За последнее время мы видели много попыток, когда совершенно хорошие намерения встречали критику и высмеивание, усиливали размежевание между государством и другими участниками процесса обеспечения безопасности. И эта критика покоилась на железобетонном фундаменте примеров, как легко довести что-то до абсурда. Плюс к этому, необходимо более корректное юридическое оформление некоторых давно назревших инициатив, которые отчаявшиеся игроки (в том числе ведомства – тот же Роскомнадзор) вынуждены пытаться решить своими силами. К примеру, надо защитить общество от эксплуатации интереса к сексу с несовершеннолетними – давайте соответствующим образом править Уголовный кодекс. Дадим эксперту максимально несубъективные критерии оценки контента, и тому подобное. В основе безукоризненно работающего механизма защиты общества всегда лежит хорошая связь между всеми элементами этого механизма – включая в первую очередь понимание. Это, на мой взгляд, станет лучшим ответом тем, кто обесценивает дело реальной защиты детей в новых, «цифровых» условиях.