Когда сейчас говорят об «АУЕ», имеют в виду не какую-то разновидность хулиганского сленга, а криминальную субкультуру как таковую. Точнее, «идеологию» совершения преступлений и насилия в отношении других людей. А еще точнее — попытки создать ей романтичный, «привлекательный» образ.
Историки говорят, что какие-то элементы, которые можно отнести к криминальной субкультуре, на Руси сформировались довольно давно — как минимум в шестнадцатом веке. В первую очередь это касается преступной лексики, то есть выражений, свойственных именно преступному миру. К примеру, в старинном преступном мире очень быстро переняли своеобразный сленг офеней — ходячих торговцев всякой мелочью (они же «коробейники»). Собственно, само название «языка преступников» в конце девятнадцатого и в первой половине двадцатого веков — «феня» — изначально означало своеобразный «шифр» офеней (то самое «по фене ботать»). Отголоски «языка офеней» до сих пор есть в молодежном сленге, причем многие об этом даже не догадываются — например, знаменитое словечко «клево» (хорошо) как раз «офенского» происхождения, а ни разу не криминального. Вообще же, — многие вполне невинные слова почему-то заимствовались криминальным миром и приобретали собственное значение — скажем, словечко «баклан», пришедшее вообще из зоологии и означающее определенный вид птиц.
Однако криминальная субкультура как таковая — явление довольно позднее. Специалисты считают, что в России она стала складываться где-то во второй половине XIX века, и за полторы сотни лет, само собой, успела кучу раз поменяться. Основы современной криминальной субкультуры, что показательно, стали складываться в 1930-е годы — когда советская власть сочла, что материальные причины для преступности в основном исчезли, и преступник-рецидивист идет на преступление исключительно по своему собственному желанию. Этот подход определил резкое усиление борьбы с преступностью — в результате чего «профессиональная» преступность стала «обосабливаться» и превращаться в некое отдельное сообщество.
Само собой, это сообщество нуждалось в пополнении. Да и сами преступники, выходя на свободу, хотели, чтобы их не воспринимали теми, кем они на самом деле являлись — людьми, пошедшими против законов общества и причинивших вред вполне конкретным людям. Отсюда и стали появляться «сказочки» про то, что преступный мир — якобы сообщество «смелых и независимых» людей, которым будто бы «просто не повезло». Особого успеха, впрочем, они не имели — все-таки между хулиганством и «серьезной» преступностью лежала огромная пропасть, да и распространять «легенды» было как-то затруднительно. Ситуация коренным образом изменилась в 1990-е годы — фильмы, книжки и особенно песни, романтизирующие криминал, заполонили информационное пространство. Причем их наиболее активными «потребителями» становились как раз подростки и молодежь. Информационная продукция соответствующего толка предлагалась «на любой вкус» — от «попсовых» песен с восхищением «братком»-бандитом до вдумчиво-трагичных, в которых преступник — это человек со свободной, романтической душой, очень любящий стариков, родителей, почитающий религию, всегда справедливый — в общем, смесь героя рыцарских романов и Робин Гуда.
Постепенное удаление такого контента из эфира примерно совпало с ростом проникновения Интернет-технологий — и он стремительно перекочевал на цифровые площадки. Но появилось и кое-что новое — что могли дать именно цифровые технологии. Еще в эпоху форумов появились специализированные темы и разделы, посвященные «поведению правильных пацанов», где активно велась пропаганда принадлежности к криминальному миру. А форум — это штука, где общение ведется в обе стороны. Поэтому «целевую аудиторию» можно было обрабатывать «адресно», отвечая на вопросы и добавляя «истории из жизни». Возникало ощущение, что «единомышленников» много, и «ценности» их «правильные». Из форумов вся эта активность плавно перетекла в блоги, а затем — в соцсети и мессенджеры. Сильно помогала и относительная анонимность в Интернете — можно было представиться кем угодно и откуда угодно, будто бы пишет человек чуть ли не прямо «из-за забора».
В итоге стали появляться не обычные хулиганские группировки, а группировки, прямо связанные с организованным криминалом. Собственно говоря, именно организованный криминал массово заинтересован в рекрутировании нового «личного состава». А еще — в организации материальной подпитки «себя любимого», или, на их жаргоне, «грева». В итоге молодежные банды массово занялись вымогательством денег у своих одноклассников и сверстников, причем вымогательство осуществлялось на постоянной основе и выливалось в весьма крупные суммы. «Исполнители» получали «чувство принадлежности к серьезным бродягам» (ну и мелкие суммы на свои «потребности»), а организаторы — миллионы рублей. И, понятное дело, организаторами были отнюдь не дети. В замкнутых коллективах вымогательства сочетались с насилием и травлей, принимая ужасающие формы.
В дополнение к вымогательствам, АУЕ-шники «засветились» и в других преступлениях. Несовершеннолетних нередко «направляли» на совершение краж, грабежей, а то и массовых драк. Бывало, что «взрослые дяди» использовали молодежь как инструмент в в своих конфликтах — например, направляя их на определенный район или натравливая на людей определенной национальности. А последнее — это уже экстремизм, между прочим…
Любители криминальной субкультуры ошибаются в главном — в ее якобы «ценностях». Все ее «понятия» насквозь фальшивы и не имеют ничего общего с действительностью. Для начала, никакого «братства» у преступников нет. Именно в этой среде ярче всего выражен принцип «каждый сам за себя» и готовность пойти на любую подлость, лишь бы спастись от наказания — чаще всего за счет своих же подельников. Миф о «равенстве» опровергается наличием разных статусов у заключенных, причем к низшим зачастую приветствуется максимально унижающее, а то и насильственное отношение. Да и пресловутым «общаком» — будто бы «кассой взаимопомощи» — у обычного заключенного воспользоваться не получится. О почтении к старикам и неимущим говорить тоже не приходится — достаточно заглянуть в криминальные сводки, где преступники со стажем обворовывают и обманывают одиноких пожилых людей, неимущих матерей-одиночек, доходит даже до кражи икон или наград за Великую Отечественную. То есть и с «почитанием Бога» криминальная субкультура «пролетает мимо». В целом для криминального коллектива характерно выстраивание собственной иерархии, основанной на силе и постоянной травле — и тот, кто считал себя «состоявшимся пацаном» на улице, при попадании в настоящий криминальный коллектив почти стопроцентно окажется в очень незавидной роли. Взаимопомощь, дружба, порядочность — все эти понятия очень далеко от реального криминального мира.
Однако отравляющая сознание «красивая обертка» упорно «вворачивается» в сознание молодежи, подменяя их ценностную ориентацию.